Небо враз становится сизым, и где-то понарошку грохочет игрушечный гром.
Рыжая крапивница суматошно влетает в пространство балкона, но истерика мешает ей зацепиться за что-нибудь, и её опять уносит туда, где ясени качаются и махаются, как пьяные мужики на деревенской свадьбе. Иногда в просвете неба цвета грязного голубиного крыла видно судорожное трепыхание уставших крылец, но тут стена мира идёт трещинами и приходит настоящий взрослый гром, выбивающий небесный люк одним ударом ноги или что там у него есть, и ливень уже заполняет всё вокруг, как будто так всегда и было.
Где ты, крапивница? Спряталась ли под обманчивую крышу листа или прибило тебя тяжёлой водой к земле?
В подъезде два лифта и оба неуспешно чинятся уже целый месяц. Окна на лестничных клетках открыты, в Москве душно и грозы почти всегда, кроме когда их ненадолго нет.
На каждом этаже на рамах сидят обомлевшие бабочки. Я спускаюсь вниз и на каждом же этаже осторожно собираю их в ладони и выбрасываю в окно. Вот дурашки, говорю я, у вас и так жизнь на копейку всего, а вы её тут за стеклом проводите. Когда я возвращаюсь и поднимаюсь, старые деревянные рамы опять прорастают рыжими крыльями. Может, бабочки и не заблудились вовсе, может, они просто прячутся от жары? Я мысленно машу на них рукой и иду себе дальше.
На подоконнике моей спальни, рядом с открытым балконом прописались гранёный стакан и лист бумаги. Незаменимая вещь при не оформленном сеткой выходе в космос. Каждую ночь перед тем, как лечь спать, я целый час при помощи этих нехитрых приспособлений ловлю всяческих насекомышей, пробирающихся сквозь старенький тюль к бабиной лампочке в виде прошловекового фонаря с рисунком петуха-флюгера и надписью «Рига». Я накрываю стаканом ночную бабочку на стене или какого-то длинноногого персонажа из сказки Чуковского, просовываю между стеной и стаканом лист бумаги и торжественно выношу и вытряхиваю это с балкона. Если не вытряхнуть, они будут копошиться вокруг лампы, мельтешить, шуршать крыльями и мешать мне читать новую книжку, а потом и спать.
Не всё так идиллически, друзья, на подоконнике имеется и газета. Трепетно ловить и выносить на балкон комаров не позволяет моя нервная система. И так её, только-только успокоившуюся, обычно часа в три пополуночи вульгарно выдёргивает из некоего внутреннего астрала мусоровозка со всеми своими лязгами, дрязгами и «Слышь, ты, сдай чуток назад».
А ещё буквально через час небо светлеет, и в ясенях варакушка прочищает горло и старается что-то успеть спеть, пока не налетели новенькие, с иголочки, повыведенные в июне воробейчики, заглушающие своим массовым чивканьем всё на свете, всё, даже шум в моей голове, родившийся от бессонницы и бессистемно квохчущих мыслей.