Она сидит на полке между нераспроданными с Нового Года декабристами и вялыми плетьми чего-то ползучего и недоползшего и усиленно напоминает мне Малышку Мю. Где-то я её уже видела.
В это время цветочная девушка бубнит про то, что ничего уже не покупают, разве что совсем дешёвые растишки, и что последний привоз был весь замёрзший, и его пришлось вернуть обратно.
- А пеперомия clusiifolia 'Jely' у вас есть? – спрашиваю я.
Девушка спотыкается на очередном «ничего не покупают», и в её глазах появляется осмысленность. Она оглядывает полки жадным взглядом, она воодушевляется, и она готова из-под земли достать мне вожделенную 'Jely', но находит только замёрзшего задохлика пеперомию caperata, которая не переживёт и перевозки в машине из магазина ко мне домой, не то что до весны дотянет…
Тоска Зелёная несмотря на имя гнусно хихикает и прячется за горшком со скособоченной и наполовину облетевшей гарденией. И тут я вспоминаю, где я видела эту негодяйку!
Она строила мне рожи в моей собственной квартире, когда я унылым осликом Иа-Иа несла к мусорному ведру не перенёсших этой северной зимы пеперомию, гардению и мильтонию.
Однако, странная визуализация для Тоски! Где несчастные глаза бассет-хаунда? Где оттянутые вниз уголки рта и апатичное трепыхание носового платочка в пальцах? Что-то она подозрительно бодрая и вредная.
Я оглядываю кособокое несчастье – гардению и замечаю два бутона, упорно цепляющиеся лапками за веточку. И – принимаю решение.
- Мильтоний у вас тоже нет, как я вижу, - замечаю я. Цветочная девушка уже совсем встряхнулась и бойко тараторит:
- Зато у нас остался с лета дендробиум. Он цвёл сиреневыми цветами. И он в очень неплохом состоянии, - доверительно чуть ли не шепчет она.
- Сиреневыми? – я задумываюсь.
- Я вам скидку сделаю на одну треть, - как в омут бросается девушка.
Через пять минут она уже пакует мне два пакета: маленький – с гарденией, которая от испуга и неожиданности прикрыла зелёными ладошками глаза-бутоны и, кажется, молится своему зелёному Богу, чтобы попасть в хорошие руки, и большой – с потраченным кустом дендробиума, цена которого со скидкой здесь на севере равна цене цветущего куста в московских магазинах.
Ничего, успокаиваю я их, я вас в своё пончо закутаю и печку в машине включу.
Цветочная девушка радостно улыбается и кивает на небольшое деревце с двумя жёлтыми шариками среди зелёной листвы:
- Кумкват не хотите взять? Вон и «мандаринчики» на нём ещё остались.
Я отрицательно качаю головой, и тогда она срывает с деревца жёлтые шарики и кладёт мне в ладошку.
- Это вам. Просто так. Всё равно его никто не купит, поберегут деньги на настоящие мандарины.
Я прячу кумкватинки в карман, улыбаюсь в ответ и с победным видом прохожу к выходу, специально не смотря в сторону Тоски Зелёной.
Но у самой двери не выдерживаю и оглядываюсь.
Между горшками с нераспроданными декабристами сидит, свесив ножки с полки, Тоска Зелёная, глаза у неё, как у бассет-хаунда, уголки губ опущены вниз, а пальчики меланхолично теребят подол юбки. Я хлопаю себя по карману с кумкватинами и делаю зовущий кивок головой. Вдруг удастся не только гардению выходить, но и из Тоски Зелёной что-то путное вырастить.